Этот текст я обнаружил в архиве Торонто в журнале 100-летней давности, и он дает возможность взглянуть на Россию не только как она выглядела столь издалека, из Канады – но и как она выглядела столь давно, в самом начале Первой Мировой войны. Я сам из прочитанного сделал важный вывод о том, что «западные демократии» не только сейчас, но и в то время думали исключительно только о себе – но тогда еще не существовало развернутой риторики, сегодня призванной это прикрывать. Что ж, это значит, что пора наконец начать думать о себе и нам. Но второй важный вывод можно сделать о России того времени; автора приводимой статьи не заподозришь в симпатии к русским – его интересуют исключительно ценности и приоритеты Британии (Канада тогда рассматривала себя как часть Британии, и только), одной из этих «британских» ценностей профессор полагает рациональную прозрачность суждений и обоснованность логики, за которой читателю в этом случае возможно следить. И вот в так «по-британски» устроенном разборе Россия оказывается выглядящей очень хорошо.

Провинция Манитоба в Канаде, в Университете которой работал автор обнаруженного мною текста, это даже сейчас нечто вроде Республики Коми в России. Я дополнительно доверял бы выводам того, кто в таких местах, да еще сто лет назад, был способен рассуждать столь ясно. Так сказать – логика, проверенная расстоянием.

Я не вижу возможности перевода «слово за словом» и, чтоб переходить к грамматическим конструкциям русского языка, мне понадобилось добавлять много «вводных» слов. Они в тексте стоят в квадратных скобках.

Страх [по отношению к]  России

The Fear of Russia // By Professor A.W.Crawford, of The University of Manitoba

Canadian Magazine – June, 1915 – Toronto – pp.93-100.

Перевод – С.С.Светашев

Определенное [затруднение] переживается в некоторых кругах, потому что в текущей войне Великобритания должна [решиться] воевать на стороне России. [Конечно, вовсе] не без основания кое-кто беспокоится [должны ли] мы помогать именно [той] стране, которая на самом деле величайший враг свободы, идеала, избранного Британией.

Две страны так долго были врагами, и их политические идеалы столь противоположны, что [имеется] определенное беспокойство, должно ли для одной великой свободной страны Европы быть возможным помогать одной великой деспотии укреплять ее [хватку] в отношении ее собственного народа и расширять свое [продвижение] дальше на Запад.

Несомненно, имеются определенные основания для размышлений этого рода. Победа союзников без сомнения расширила бы Россию поверх всей старой Польши и сделала бы Россию, с [ее] населением уже сейчас в два раза большим чем у любой другой страны Европы, еще более великой и более могущественной. Царская Империя для сознания Британии годы выступает как конкретная великая [держава], политические идеалы и [подходы] которой делают ее одной великой угрозой нашим собственным институтам свободы.

В имеющейся ситуации, однако, у нас есть очень небольшой набор [вариантов] выбора между воюющими сторонами, и [мы находим] действительно дружественный дух только в [лице] бельгийцев и французов. Когда Россия и Германия [столкнулись] в войне, мы были принуждены [связать] свой выбор с одним или другим из противников, и должны были избегать того [варианта], который хуже.  Британцы никогда до того не воевали против германцев, и все связи близости по расе и по языку, все связи интеллектуальных и религиозных симпатий [располагали] в их пользу. В продолжение всего этого мы могли [бы] предоставить свою пассивную или даже активную поддержку Германии более вероятно, чем России, и скорее сражались бы вместе с нашими старыми друзьями, чем вместе с нашими врагами прежних времен.

Однако же, отдельно от [вопроса о] союзах наций, и [вопросов об] аспектах и динамике этой войны, которые толкнули нас поднять оружие против Германии и на стороне России, стоили бы рассмотреть, на [какой из сторон] лежат наши интересы и наше уважение, как лидирующей свободной страны мира, [являющейся] домом для демократии и конституционного правления. Будут ли наши собственные институты в большей безопасности при Германии — властительнице Западной Европы, или при России — победительнице и соответственно более влиятельной в совете западных наций?

При рассмотрении этого вопроса будет необходимо удерживать в уме то, что имеется множество факторов, относящихся к прошлому обоих народов и к материальным достижениям, участвующих в раскладе [сил].  Не только политическое положение нации, но направление ее сегодняшнего движения должны быть включены в расчет. Существенно рассмотреть, движется ли нация вперед или назад, [имеется ли] прогресс, хотя и медленный, или же она реакционна, и ее лицо развернуто во тьму. Даже нация сравнительно неразвитая по общей культуре и просвещенности, если она реально движется вперед, фундаментально менее опасна, чем гораздо более просвещенная нация все более и более впадающая в автократию и деспотизм. Страна растущей свободы, неважно насколько юным и непрочным является растение, пугает менее, чем страна, в которой долго наличествовали институции свободы, но в которой свобода теперь стала только словом. Германцы говорят, что Русские — варвары, но как выразился Честертон в New YorkTimes, под варварством «мы не имеем в виду цивилизацию, несовершенную в силу [конкретных] обстоятельств. Мы имеем в виду нечто, что есть враг цивилизации по своей [устремленности]». И мы хотим знать кто именно, Русские или Германцы, варвары на самом деле. Мы должны спросить самих себя какой из двух народов в сегодняшнее время действительно привносит что-то в великий храм свободы, и кто сознательно и действенно пытается разрушить управление, осуществляемое народами и для народов. Если мы сможем ответить, то мы сможем сказать, победная ли Германия или наступающая Россия была бы более вредна для институций Британии и для принципа свободы.

Одним из великих достижений человеческой расы является демократия, или самоуправление, так как это не просто означает более высокое моральное развитие, но только это гарантирует для всех людей, что любые другие достижения будут [далее] сохраняться.  Мир видел более, чем несколько случаев того как все его приобретения бывали сметены, если их сохранение оказывалось доверено автократу со сколь угодно великими намерениями. В этой войне Кайзер призвал всю свою нацию с ферм и фабрик, из школ и из офисов, из лабораторий и банков на поле сражения. Одним движением [руки], и никаким образом [ничего] с ними не обсуждая, он приказал Германии отбросить все ее достижения в искусстве, и в науке, и в образовании, или как минимум отказаться от их полезного применения, ради грабежа своих соседей и ради разрушения самой ткани цивилизации. Кайзер-автократ превратил нацию квалифицированных рабочих и ученых в

безжалостную, хоть и хорошо организованную, орду флибустьеров и грабителей, захватывающих или разрушающих все что лежит на их пути, и уничтожающую или разоряющую одну из наиболее мирных и трудолюбивых наций на Земле. С другой стороны, Россия является одной из самых миролюбивых моделей автократии, и ее полу-варварские воинства, Казаки и Татары [?! — С.С.] никогда не бывали виновны в намеренном разрушении самих основ национальных [хозяйств] и цивилизации. В настоящее время эти обширные полчища, в четкой противоположности к лучше образованным германским варварам, являются защитниками, а не разрушителями слабых и маленьких стран, и поднялись по призыву Царя спасти от смерти оказавшуюся под угрозой Сербию.

При рассмотрении прежней истории России, мы без сомнения сможем обнаружить много вещей, способных обеспокоить нас в нашем нынешнем [союзнике]. Никакие свободные люди не способны вспомнить без беспокойства продолжаемое Россией [ущемление] евреев, ее [неостановимое] поглощение Польши, ее жесткое подчинение Финляндии, или безжалостное подавление ею ее собственных революционеров. По отношению к подобной суровой авторитарности не может быть оправдания в умах свободных людей. Но, у способного быть столь ненавидящим и деспотичным, у Русского Царизма, как недавно сказал доктор Sarolea, хороший результат состоит в поддержании своего рода pax Romana [«Рим миролюбивый» — С.С.], Царизма миролюбивого, для всех сорока восьми различных народностей составляющих огромную Империю. Эти неустойчивые народы, неотесанные и дикие, без сомнения бились бы и уничтожали друг друга если б не находились под твердой рукою Царя. На обширных территориях Европы, [вплоть] до конца континента, и на бесконечных [пространствах] Азии, управление [осуществляемое] Россией удерживает мир и общенациональное единство, делающие возможным, чтобы в искусстве цивилизации был достигнут какой-либо

прогресс. При правлении нынешнего Царя, в частности, Россией сделаны значительные [броски] вперед, и внесен немалый вклад в развитие свободы и цивилизации.

Один из мрачных фактов, только сейчас становящийся видным в своем полном значении — то, что со времени начиная с объединения многих Германских государств в одну великую Империю под [властью] Гогенцоллернов, политическая жизнь Германии все более [задаваема] реакционными политическими идеалами Пруссии. Почти с самого начала [существования] Пруссия является [ни на что не оглядывающейся] военной империей, в странном противоречии с мирными направленностями большинства остальных Германских государств. В итоге, сейчас вся Германия кажется гордящейся свирепым предводительством Пруссии, и превратившейся в нацию [находящуюся] на войне. Один из самых отталкивающих подробностей этой войны для [миролюбивых людей] является видимая легкость, с которой Пруссия преобразовала всю Германию в агрессивную, заносчивую империю воителей-варваров.

В течение [одного только] периода под властью Гогенцоллернов, и особенно под властью нынешнего Кайзера, идеал армии, ее организации, неотделимой от нее [идеи] полного подчинения, ее [не делающей оговорок] агрессивности, стал [показателем] всей жизни нации. Идеал военного автократического управления представляется [задающим] активность в любой области, до того, что сегодня Германия — это единственная просвещенная страна в мире, которая не просто не совершенствуется [в смысле] политической и конституциональной свободы, но как минимум в текущих проявлениях утратила свою свободу. Военная власть и военное подчинение становится принципом даже для их Рейхстага, до того что он перестал быть парламентом свободных людей, и только их Социал-Демократическая партия является [проявлением] некоторого подобия политической независимости.

Больше и больше также и жизнь промышленности оказывается подчиненной той же жесткой дисциплине, поскольку практически каждый Германец до того, как включиться в производство или бизнес усваивает безусловное подчинение в армии. Даже в их университетах, которые все есть государственные заведения, все кажется [отданным] в полное управление железному правилу [полного] подчинения, как это сделали несомненным последние события.

И самое обескураживающее [то], что все Германцы [целиком] без размышления подчинились этой еще и нарастающей силе автократии, и не разу за последние полстолетия не было даже и начала возмущения против этой чудовищной системы. Начинаешь сомневаться, сохраняют ли Германские народы еще эту наиболее волнующую из человеческих устремленностей, любовь к свободе, и осталось ли что-то еще в них от духа Реформаторов, и выработают ли они когда-либо гений самоуправления.

Россия, с другой стороны, в тот же самый период обнаруживает гораздо более светлую картину. В течение правления нынешнего Царя произошло несколько вещей, имеющих перворазрядное значение в истории свободы и [всего] мира. В нынешний кризис следует вспомнить что это был Царь кто созвал первую Всеобщую Мирную Конференцию [World’s Peace Conference] в 1899, и тем придал [первоначальный] импульс движению за мир [во всем] мире. Не может быть сомнения в том, что это было сделано в искреннем желании обеспечить доверие между нациями и [подкрепить] имеющееся благополучие в мире. Одним только этим Царь заслужил великое имя как благодетель всего человечества.

Однако же все эти разговоры о мире попали на глухие уши Кайзера и на его жесткое сердце. Он [истолковал] все эти призывы к миру, и более недавние предложения Британии об ограничении вооружений, лишь как доказательства слабости и заискивания, и только усилил свою воспаленную озабоченность превзойти весь мир в приготовлениях к войне. Он тот [из сегодняшних] великих властителей кто лидирует в гонке вооружений, и кто словом и делом учит свой народ молиться богу Войны.

Это в России, ко всему, мы обнаруживаем наибольший прогресс в парламентском управлении в нынешнем поколении. Царь, в 1905 году, дал своему народу по собственной воле, и в проявление своего великодушия, Думу, первую конституцию и первый институт парламента в истории России. Это правда, что эта конституция и этот парламент мало в чем сходны с заседающим [сейчас] в Вестминстере при Георге 5, но он вполне сопоставим с парламентом при Тюдорах, из которого выросли наши нынешние свободное управление и парламент. Но даже и в свои [самые первые] годы, когда только образованные [участвуют в] управлении, Дума демонстрирует столько же жизнеспособности и [даже] гораздо больше независимости и воодушевленности чем ее сосед, Германский Рейхстаг, существующий полстолетия. Значимость учреждения Думы Царем вряд ли может быть переоценена при рассмотрении отношения России к ее свободным союзникам в этой войне и места, которое она может занять в итоговой мирной жизни. Свободные страны западной Европы имеют все основания ожидать лучшего от Царя чем они могут ожидать от Кайзера.

Обхождение с подвластными народами есть один из лучших выразителей политических идеалов любой нации, и ее отношения к свободе. В последнее время становится очень ясно что подчиненные народы гораздо меньше расположены к Германии, чем [в другом случае,] к России. Тут Польша представляет лучший пример. Это представляется фактом что, по-прежнему сохраняя свои национальные идеалы и воодушевленность [ими], Русские Поляки чувствуют руку покорителя как менее жестокую, чем Немецкие Поляки. Россия выглядит обладающей определенным уважением к национальным идеалам и чувствам, и [согласна] предоставить Поляков их собственным привычкам и обычаям и оставить их на их собственной земле, покуда они оставались бы лояльны. Но Кайзера подобное не устраивает. Он желает не только [безоговорочного] подчинения, но самыми жестокими методами пытается германизировать их, и всеми средствами стремится подчинить их тому особенному [роду] Прусских идеалов, известному как Германская культура. Потому не удивительно, что в этой войне Германия не добилась успеха в своем походе на Варшаву в попытке побудить Поляков подняться против Царя, но напротив везде сталкивается с решительной лояльностью к России.

То, что Россия более свободна [чем Германия — С.С.] даже еще в большей степени, высветилось в этой войне. Многим известно, что Россия годами подготавливалась распространить автономию на Польшу и предложила Германии сделать то же самое. Но Германия отказалась, и сегодня Царь выразил определенное намерение своими собственными [усилиями] воссоединить разделенных Поляков в одну нацию, и гарантировать им автономию под флагом России. Это такая поддержка [всему] национальному которая Прусскому Кайзеру даже не приснится. Подобное уважение по отношению к другим народам и другим формам культуры кажется не приходит на Германский ум. Настойчивые и бессердечные попытки разрушить [национальное самосознание] Поляков, такого же рода выкорчевывание Французской культуры и идеалов в Alsace-Lorraine, и неспособность Германцев колонизировать их собственные обширные приобретения — все это формы неспособности Германии подняться до такой симпатии между национальностями и [между] расами какая создала Российскую Империю из множества разных наций и укрепила ее в оппозиции и [антипатии] к Германцам. Свирепые, бесчувственные, Пруссы крови-и-железа реализуют гораздо более жестокую власть над присоединенными народами чем менее развитые, но более сочувствующие Русские. Под [властью] России, а не Германии подчиненные народы могут искать относительной свободы и автономии.

Но вероятно наиболее значительное выражение духа каждого из двух народов это факт, что народ Кайзера не проявляет никаких признаков несогласия или недовольства под его железным управлением, а подданные Царя все время проявляют свою непокорность, и вечно [находятся] на начальной стадии революции. Последние годы это рассматривалось как показатель того что правление Кайзера [более устраивает], и только сегодня мы получили достаточно фактов чтоб заключить, что это скорее объясняется превосходством Русского народа и его любовью к самоуправлению. Совершенно покорно и смиренно тяжеловесный, исполнительный ум Германца принимает полнейшее правительственное управление его жизнью и его доходами, а его более независимый сосед-Русский отказывается подчиниться пассивно, сопротивляется и протестует, так что на сегодня он достиг намного более существенного [уровня] свободы. Германский ум сегодня кажется не имеющим любви к свободе, [не имеющим] потребности и способности к самоуправлению, тогда как любовь к свободе есть качество, которое должно быть [признано] за национальным характером Русских.

Дополнительные значительнейшие различия могут быть увидены в том, как различаются мечты и амбиции двух народов.  Оба [они] имеют мечты об распространении и развитии, но это выглядит очень по-разному в их характерах. Пан-славянство есть вероятно точный термин для амбиций России, и показывает, что Царь, как Маленький [?! — С.С.] Отец, желает ввести в свою семью всех детей славянской расы, и навряд ли кажется мечтающим о [сколько-нибудь] большей экспансии. Но Пан-германизм несомненно выдает амбиции Кайзера и его народа. Если мы верим их ораторам, и если мы способны [уразуметь] заявленные ими цели в этой войне, мы вынуждены усвоить что их цели не просто воссоединить всех Германцев в одну обширную Империю, но также подчинить или разрушить всех своих конкурентов в промышленности и в торговле. Их национальная песня сегодняшних дней, Deutschland uber alles, выражает вероятно наиболее бесстыдный, наиболее самоуверенный, и наиболее аморальный национальный идеал когда-либо озвученный любым из народов, так как в отличие от гимнов других наций он воплощает [ни с чем не считающуюся] доктрину агрессии, а не героических дух обороны нации.

Две нации очевидно имеют разные и противоположные концепции войны и конфликта. Возможно, некорректно брать Толстого и Treitschke как типичных [представителей] двух народов, на как минимум это Россия, которая породила Толстого, великого апостола миролюбия, и это Германия которая дала Treitschke, и его учеников, Bernhardi и Ницше, наиболее опасных мыслителей и [наиболее опасных] служителей насилия и терроризма каких мир когда-либо мог видеть. Даже и национальные древа должны быть познаны по их плодам. Германцы [представили] сегодня [в качестве] плодов   разбой, поджог, грабеж, и убийство с размахом более колоссальным чем было когда-либо в мировой истории и утвердили себя [в качестве] подлинных варваров, последователей Атиллы Гуннов.

Следует также помнить, что две страны имеют на сегодняшний день весьма различающиеся религии. Германские [схоласты наставляют] мир в попытке опровергнуть святость Галилеянина и взамен приписывают Божественную Правоту совершенно посредственному военному вождю Гогенцоллернов, наделяя его всей полнотой права, в интересах извращенного национализма, отвергать всякий моральный и интернациональный закон, и водружать свою Волю к Власти как [нечто] высшее. Как столь удачно выразился профессор Cramb, Германцы ниспровергают Христианство как чуждую религию, и взамен [берут] продукт домашнего [изготовления], религию [боевого безумия], в которой мы снова видим, как «Могу» прославляется [в качестве] «Имею Право», и в которой старая этика обоснованности уступок и прав других отбрасывается открыто и беззастенчиво перед всем миром.

Россия, с другой стороны, по-прежнему идет за Богом Любви (Prince of Peace). Сколько бы суеверий не было в религии Русских, есть все основания верить, что и Царь, и массы народа [пребывают] в искреннем желании следовать принципам Христианства. Русские, возможно, имеют форму Христианства, которая отдает примитивностью и [во многом] полу-варварством, но в худшем случае это [именно] несовершенное Христианство, а не ниспровержение его фундаментальных принципов. Но, не существенно насколько примитивная и насколько она полна предрассудков, верность Русских по отношению к религии Бога Любви есть гораздо лучшая гарантия уважительного и справедливого обхождения с другими народами, и будущего мира в Европе, чем более просвещенная, но менее моральная Германская религия возможного и необходимого.

Эта война послужила выведению на свет многих дефектов национального характера Германцев и извращенной роли [их] военных вождей, о чем мир мало подозревал. Не только полнейшее обесценивание [выразившееся] в их отвержении международных договоренностей, но также ужасная дьявольская манера, в которой они [насылают] войну на мирных людей, на женщин и детей, их принципы устрашения и разрушения городов и произведений искусства и учебных [заведений], все вместе помогло обнаружить умственную дикость их натур. Их обучение, их наука, их искусство [так же лишь] помогают им усовершенствовать безжалостность и делают их более подходящими для осуществления миссии истязания мира.

Озадачивающий контраст составляет изумительная и почти беспрецедентная сила самоограничения и самоконтроля, демонстрируемая в войне Русскими, которых [Германцы] уничижительно [клеймят] как варваров. Запрет продажи водки декретом Царя   и видимое терпеливое [понимание] народа в отношении этой самой заметной сдерживающей реформы это незабываемый пример величия русского народа. Ни одна нация за исключением Китая не была способна провести настолько [все переворачивающую] моральную реформу, и никакие западные народы даже не предпринимали подобной попытки. Пока Германцы, [говоря] их собственными словами, жгут и грабят Louvain и другие города Бельгии в пьяных оргиях, которые очень хорошо демонстрируют неуправляемость их натур, Русские направленно, и в необычайном самопожертвовании [служения] обществу [с самого] начала величайшей войны мира, показывают себя как способных к самоограничению и самопожертвованию.

Это одна из удивительных и одна из самых богатых черт натуры человека — что вчерашние враги могут стать сегодняшними друзьями. Нации, которые обнаружили их [общие — С.С.] интересы в [ситуации] конфликта, могут отметить это для себя, и тогда уже как правило продвинутся к тому, чтобы стать друзьями. Все, но не Германия. Империя Кайзера делает вечными врагами всех ее противников, с единственным исключением [в виде] Австрии, самой относящейся к Германским народам. Беззаконный Германский принцип крови и железа делает невозможным для любых соседей быть друзьями или хотя бы оставить свои подозрения и страхи. После сорока четырех лет раны Франко-Прусской войны [так и] не зажили. Дания никогда не станет другом Германии, при [всей] сходности в языке, религиях и традициях. При этом же Русско-Японская война бывшая менее чем десятилетие назад более не является [неустранимым] барьером для дружбы двух народов, и сейчас мы видим их сражающимися рядом в Китае чтоб выгнать оттуда Германцев, пугающих все нации и ненавидимых всеми нациями одинаково. Сегодняшняя Германия утратила энергию дружественности, тогда как Россия превращает всех в друзей, и в более чем одном случае ее величайшие союзники в этой войне бывали ее противниками на полях прежних сражений. Россия может быть [впечатляющим] противником, и может сразу после этого стать надежным другом. Совсем не так с Германией, чей национальный характер заносчивости и жадности [ставит] ее навсегда отдельно даже от самых ее [гордых] и [внушающих] уважение противников. Англия и Франция после столетий войн стали самими горячими друзьями, потому что каждая обладает великодушием спортсмена, позволяющим и выигрывать, и проигрывать. Россия, тоже, способна выступать и [вызывающим] восхищение победителем, и проигрывать [с достоинством]. Но Германия — не так. Не согласится с ее претензией на абсолютную власть над [миром] представляется означающим — стать врагом навсегда. Не проявляющая пощады в войне, она не имеет и [широты души] и дружественности для мира. Не чувствуя уважения к [противнику] на поле боя, она не обладает благородством в отношении существенного соперника мирного времени. Без инстинктивного уважения к национальным и расовым идеалам и [мечтам — С.С.] других народов, она не способна на действительную симпатию, будь то [во время] мира или войны. Она — Ishmael [?! — С.С.] всех других народов, и всякая нация против нее, потому что она против каждой другой нации.

В свете этих [аргументов] это кажется наиболее [ожидаемым] что свободные страны западной Европы имеют гораздо меньше чего бояться, помогая России победить в ее войне с Германией, чем стоя в стороне и позволяя Германии, возможно, победить. [Группировки сил] и интересы [имеющиеся] в этой войне вполне крепко связывают западные народа с Россией в общий [союз] против Германии, чьи [цели] как мирового [диктатора — С.С.] делают ее полнейшим [антагонистом] для всех свободных правительств.

Британцы, которые имеют страх в отношении союза с Россией должны помнить, что, если [даже говорить] о деспотизме, эта страна не столь агрессивна и презрительна [к другим] как Германия, и ее гораздо легче [склонить] к цивилизованным интересам и развитию. И это потому, что цивилизацию составляет не столько просвещенность и образованность и науки, как потенциал сдерживания себя и управления собой. Если мы сопоставляем политические свойства этих двух автократий, то становится как минимум видно, что Германия совершенно средневековая и реакционная, а Россия [некоторым образом], как минимум, современна и прогрессивна. Ни одна страна вероятно не движется много быстрее в направлении демократии чем Россия под [властью] нынешнего Царя. Вряд ли будет слишком сильным сказать что, в сравнении с Германией, Российская Империя является либеральной автократией.

Не кто иной как великий революционный лидер России, князь Кропоткин, в письме о войне в последнем номереСвободы («Freedom»), попытался уменьшить наши страхи [в отношении] России словами о том, что «Что до нас, кто знает Россию изнутри, мы убеждены что Русские никогда не будут способны стать столь агрессивными и воинственными как Германская нация. Не только вся история России доказывает это — но с Федерацией, каковой России [предстоит — С.С.] стать уже очень скоро, столь агрессивный дух был бы совершенно несовместим». Не будет слишком сильным в продолжение [сказать], что миллионам Русских выпало стать спасителями цивилизации, и они будут иметь славу [тех, кто] сдержал Германию в [осуществляемом] ею безудержном разрушении, точно так как столетиями [Россия] стояла между Европой и варварским Азиатским вторжением.  Имея в виду эту [давнюю] услугу со стороны России по отношению к находившейся под угрозой со стороны Азии Европе, Sir Valentine Chirol в Оксфордском памфлете (Oxford Pamphlets) сказал: «При том что мы с тех дней имеем в отношении России долг благодарности, похоже что, раньше чем эта война будет завершена, Западная Европа окажется в дополнительном долгу перед сегодняшними наследниками [той России — С.С.] принявшими на себя очень большую часть [дела] спасения свобод Европы от современных Гуннов».

И, после того как война будет завершена, потушена и отнята [?!так в тексте — С.С.] у Германии, и [будущее будет — С.С.] за двумя великими Европейскими демократиями, это совершенно вероятно, что Россия усвоит более либеральную политику чем когда-либо, и в значительнейшей степени расширит свободы [своей] Конституции. При дружбе с Британией и Францией совершенно ожидаемо и в высшей степени возможно, что Россия будет способна вносить [весьма значительную] долю в человеческий прогресс и в освобождение человеческого рода, и будет способна сделать [от себя] значительные добавления к великому храму свободы.