Предисловие.
Незадолго до середины октября 1964 года в сталинке внизу проспекта Кирова в Днепропетровске собралась веселая компания. Это были — ну, кроме моей мамы, родни и друзей того дома — еще и сослуживцы моего деда; служебная квартира была его. Праздновали рождение ребенка; этим ребенком был я. Собравшиеся, выпив за мое здоровье, и за что еще непосредственно полагалось, попали на тему будущего, только лишь еще выбираемого, имени новорожденного. Развеселившись, компания стала рассматривать имя Никита. Будучи по отчеству Сергеевич, я в этом случае назывался бы Никита Сергеевич. В этом и состоял смех; весельчаки предлагали немедленно отправить на имя Хрущева телеграмму о том, что мальчик назван непосредственно в его честь – и ждать в ответ богатых подарков. На самом деле, это были дни после отстранения Хрущева от власти, собравшиеся за столом были убежденными сторонниками Сталина, и о Хрущеве говорили – «Никитка».
Я не разделяю сегодня того мнения моего деда и его единомышленников о Хрущеве. Вообще, выглядевшая неподъемной задача, проговоренная мною на первой странице сайта Россия-СССР-Россия, задача поиска единого все объединяющего смысла в по видимости стоящих вразнобой эпохах и темах истории нашей Родины – проясняется постепенно, и кажется мне самому все более осуществимой. И Хрущев, представлявшийся моему деду прямо-таки антиподом Сталину, мне больше не кажется таковым.
ХХ съезд делит все время существования СССР пополам. Я уверен, что руководившие тогда были людьми, действительно искавшими как придать стране решительный импульс движения вперед. Я уверен также, что все без исключения лидеры страны понимали вполне, что на самом деле представляла из себя история, начавшаяся в Октябре 1917 года и завершенная Хрущевым, когда он дочитал свои листы. То, что я продумал уже сейчас и предлагаю вашему вниманию, в основных чертах было попросту на виду тогда. Совсем молодым было в тот зал не попасть, а остальные сами видели на своем веку то, что нам можно уже только реконструировать. Но я не могу представить себе политической воли, достаточной для того, чтоб сказать несравненно больше, чем тогда сказал Хрущев. Я думаю такой воли не может быть, даже в стране, язык которой приравнивает «свободу» и «волю». Но сказать такое хотя бы сейчас – это сказать что история нашей страны, а в этом случае это означает – и мира действительно могла бы пойти совсем по-другому; а значит – и может совсем по-другому пойти. Такое стоит того, чтоб говорить.
Но воли недостает и нам. Или смелости – мы не решаемся сказать, чем был или чем быстро стал Октябрьский переворот, мы боимся обвинений в антисемитизме, и люди – не те, которые разрушил Россию сто лет назад, но те, кто разрушают ее сегодня, пользуются этим. Лично мне дорогая монархическая власть не справилась со своей задачей, не смогла найти как непротиворечиво и с пользой для всех увязать интересы самых разных социальных и национальных групп, что есть неотъемлемая обязанность тех, кто называет себя «империей» в отличие от просто «государства». Монархия совсем не знала что делать с евреями, и евреи были значительно стеснены в правах — и они разрушили то что их стесняло, российскую государственность. Сами эти люди в основном погибли под обломками того, что обрушили на себя, и это верно даже в отношении Михаэлса – просто обломки здания государства разлетаются, падают и бьют друг в друга гораздо дольше, чем обломки просто здания. Они погибли тоже, они вовсе не на это рассчитывали, а кто не погиб, жил совсем не той жизнью, которой, я думаю, только и стоит жить. Они заплатили все, и у меня нет к ним претензий.
Но есть совсем другие претензии. От нас определенно хотят, чтоб мы просто не говорили об этом. Однако же, если б у меня был бы друг немец, я говорил бы ему что – да, сегодняшние поколение немцев никакой ответственности за действия закончившиеся в 1945 году не несет; но те немцы сжигали людей в печах, и я жду от моего друга способности спокойно, но твердо сказать – да, это правда, это так. И если б у меня был бы друг турок, я говорил бы ему, что я совершенно ни в чем его и живущих сегодня турок не обвиняю – но жившие сто лет назад турки действительно в считанные месяцы убили, часто издевательской мучительной смертью, больше одного миллиона армян. И что я действительно жду (ну, в таком воображенном сейчас разговоре) услышать что мой собеседник не отрицает сказанного. Но у меня нет ни друга немца, ни друга турка – а друзья-евреи у меня есть. И я действительно не обвиняю в совершенном в 1917 году и покатившемся, «Красным колесом», все дальше, потом, никого из них, живущих сейчас. Но нам действительно надо услышать от этих моих сегодняшних друзей – «да, это так», про события тех давних лет.
Разумеется, представленный тут альтернативный прочитанному Хрущевым на ХХ съезде партии докладу текст там быть прочитан ни при каких обстоятельствах не мог. Но нам сегодня нужно хотя бы представить это – представить чтоб далее обсуждать, чтоб думать, и так идти дальше, и мы я убежден обнаружим направление, в котором и сегодня, но только самым широким зигзагом, движется Россия, поймем в чем бы тут состоял собственно «путь» — и возвратимся на этот путь. Меня поэтому не заботит несоответствие моей интеллигентской лексики всем известной смешной и прямолинейной хрущевской манере говорить и другие анахронизмы — и даже еще и удобно, неявно намекая на шахтерское происхождение докладчика, оставить далее не проясненной невнятицу темы Абсолютного Духа сиречь Яхве, словно бы просто так и не выданной на-гора. Абсолютного Духа или нет, или он сам себя в итоге постигнет, меня же заботит как теперь, вот сегодня, нам с вами можно постигнуть не только то, что тогда некоторые понимали, но не говорили никому, но и то, что в 1956 году понять скорее всего было совершенно невозможно. А не просто – нельзя было объяснить всем на местах. Этот текст — не ностальгия и не желание, таким путем, поместить мою скромную персону на историческую сцену, но расчет таким образом продвинуть дискуссию еще на шаг. Я уверен, что нам сейчас было б что сказать тем людям в том зале, так скажем же это сами себе. Мне потому легко, не фальшивя, написать для начала – «Дорогие товарищи!»; я действительно стал теперь чувствовать так.
7 июля 2017
1. Дорогие товарищи! Для движения, нашему государству, вперед сегодня необходимо верно оценить смысл – теперь уже почти 40 – лет существования Советской власти. Только поняв где именно мы находимся сейчас, мы поймем что было бы движением «вперед». Только поняв чем был опыт Октябрьской революции 1917 года — мы поймем смысл тех общественных процессов, которые составили огромные радости и тяжелейшие беды нашего общества десятилетий первых пятилеток. Эти процессы и есть то, что направлял (или, в других случаях, чему противостоял) Иосиф Виссарионович Сталин, таким путем нам предстоит прояснить его роль и дать – только тогда – оценку всему им сделанному.
2. Проходивший лишь отчасти, лишь для части верхушки РСДРП, под марксистскими лозунгами Октябрьский переворот быстро – в течении первого года – выродился в захват власти в стране еврейской верхушкой большевиков.
3. То, что часть этих людей — и это относится, конечно, к Владимиру Ильичу Ленину, действительно считали себя марксистами, не исключило того, что они действовали, совершенно неявно для себя, в опоре на древнее мировоззрение своего народа. Самому Ленину, несомненно не желавшему подобного развития событий, не осталось достаточно быстро ничего кроме как умереть, а остальным после его смерти предстояло осознать, кто собственно они сами — или многие их ближайшие соратники.
4. Возможность такого необсуждающегося согласованного уже исходного единства, с постепенным, также не обсуждающимся, все большим пониманием каждым происходящего создана историей происхождения взглядов самого Карла Маркса. Основатель научного коммунизма переосмыслил учение Гегеля, вместив его представления о мире в пространство общества. «Развитие мира» предстало теперь развитием общества; это вывернутый наизнанку Гегель, товарищи! При попытке нажать на эту теоретическую конструкцию, чтоб «прояснить», конкретизировать ее или довести до практики, что еще до начала истории существования Советской России требовалась сделать готовившим захват власти в России большевикам — есть и всегда существовала опасность того, что конструкция эта мгновенно и резко выворачивалась бы «на лицо» и становилась чем она была: Гегелем. Но если это не осознавать – какого Гегеля будут реализовывать евреи, и по поводу чего они будут неожиданно для себя оказываться скорее согласны, чем не согласны, друг с другом? Это будет Гегель, прочитанный как Тора, и Абсолютный Дух как Яхве.
5. Именно дух Яхве в речах лидеров большевиков более, чем отсутствие желающих участвовать в новой власти со стороны других этносов, привели евреев во власть и в советские органы власти, с самого верху и до дворника включительно. И не забывайте, что получить даже место дворника по окончанию Гражданской войны, во время голода, разрухи и безработицы было – получить возможность работать, зарабатывать и жить, а другие получить даже эту работу зачастую не могли. Если лидерами большевизма были утратившие видимую связь с религией Яхве и желавшие порвать с еврейством люди, и мы знаем их по взятым ими во время нелегальной дореволюционной работы, чаще всего русским, фамилиям, то рядовыми участниками «вертикали» (и, только в продолжение этого, членами партии таки называемого «ленинского призыва») стали люди другого типа: евреи с еврейскими именами, с – как минимум – верующими родителями-иудеями, пришедшие на государственную службу как в первую очередь на службу, и осознающими принадлежность не к России, а к Израилю их национальной мечты.
6. Поэтому к 1925 году то, что стало к сегодняшнему дню СССР, трансформировалось в попытку построить Израиль на месте Российской Империи, где вся элита общества была бы евреями с партбилетом в кармане френча, а остальным народностям России отводилась бы приблизительно место палестинцев, всех остальных арабов, и еще полукровок в сегодняшнем, по видимости по этому же плану строящемся, на рассматриваемой как историческая родина евреев территории, государстве Израиль.
7. Сталин вступил в борьбу с этой ситуацией, имея задачу отстранить от власти уже фактически правивших – прежде всего, из Ленинграда, но также и из Москвы еврейское большинство верхушки ВКП (б). Не имея возможность объявить о такой своей цели, он объявил о борьбе с «неправильным пониманием» того, как строить социализм. Нам еще предстоит проанализировать его работы как сознательное использование метода диалектики тем, кто не может объявить о действительной цели такого использования.
8. Режим правления Сталина был направлен на задачи восстановления экономики, разрушенной Революцией и Военным Коммунизмом, модернизации страны и, в то же время, на борьбу с партией еврейской власти, контролировавшей на момент избрания его практически все в СССР и потому мог быть только лишь Военным Сталинизмом.
9. К 1940 году Сталину удалось полностью вытеснить евреев из власти в верхушке партии и армии; но необъявленность такой цели, а также «диалектические переворачивания» и риторики, и практики государственного строительства привели к хаотическим масштабным репрессиям и к излишней старательности не понимавших (понимавших, что совершенно не понимают) исполнителей – то есть к тому, что мы привыкли понимать как «террор 30-х». Для самого Сталина, понимавшего что верхушка партии отреклась от деклараций 1917 года и что России при действительном, вслух, признании этого угрожает хаос, не оставалось ничего иного кроме как принципа «Сильная Советская Россия любой ценой» и задачи экспорта Революции – в понимании, что экспорт революции в Европу вполне вероятно осуществим, а долгое экономическое, политическое и военное соревнование в ситуации тогдашней полной изоляции СССР – вряд ли возможно.
10. Сама изоляция довоенного СССР, а говоря шире – не полная убедительность опыта Советской власти первых десятилетий для народов мира (и прежде всего Европы), во многом объясняется пониманием действительной сути произошедшего при свержении прежнего режима России, и лишь во вторую очередь и в прямой связи с названным – осведомленностью о практике, берущейся из реализации тезиса Сталина об «усилении классовой борьбы» после победы Советской власти. Очевидность для наших критиков на Западе произошедшей подмены исходных идеалов интернационализма и равенства, для народной власти, всех граждан и всех этносов СССР на преимущественные возможности как в служебном росте, так и в самом попадании на службу для одного конкретного этноса существенно дискредитировало само понятие народовластия и дало противникам социализма за рубежом возможность утверждать, что учение Карла Маркса о неизбежности перехода народов мира к жизни в бесклассовом обществе равных прав и равного труда не подтверждается на практике. Только столкновение с настороженным отношением к происходящему в СССР, не оставлявшим надеяться на скорую победу коммунистических сил в европейских странах, заставило руководство предвоенного СССР задуматься о возможности и целесообразности «экспорта революции».
11. Выглядящее при, уже, оглядке назад как «культ личности Сталина» нисколько не инициировано им. Это – для масс – было понятным до зримости объяснением «кто Сталин есть»: он есть гений и отец, и потому взял все управление на себя. Для руководителей среднего звена в партии, армии, промышленности и сельском хозяйстве это же было найденным многими для себя объяснением того, что Сталин хочет: он хочет «прославления», и кинуться прославлять было пытаться избежать удара диалектической дубиной, которой – и сказать так это сказать вам, на сегодня, главное – на самом деле не действует никакой конкретный человек, но действует пока что История. Обвиняющим сегодня Сталина, то есть обвиняющим его в диалектике, я отвечу так: только лишь итог Истории, истории человеческой цивилизации, коммунистическое общество, есть не просто конец диалектики, но есть время когда, наконец, диалектические переворачивания не будут более поджидать нас. Те же, кто тогда, в завершившуюся со смертью Сталина эпоху нашей жизни, вовсе не думали об Истории — думали, как не оказаться неправильно понимающим текущий момент строительства социализма, и т.о. не быть причисленным к «врагам народа» с соответствующими последствиями. И добавляли свой голос к восхваляющему Сталина хору.
12. На момент начала Великой Отечественной войны Сталин может считаться марксистом – то есть, верящим в эту доктрину, а значит считающим что он не просто служит Духу Истории и Диалектики, но движим этим Духом. Слова Карла Маркса о Призраке Коммунизма, бродящем по Европе, а в действительном переводе – охотящимся за Европой, это слова о Будущем, о будущем Коммунизме, и потому «сейчас» это пока только лишь «призрак»; конечно, все это про то же итоговое совпадение Абсолютного Духа с самим собой.
13. Победа Советского народа над немецкими захватчиками стала, и это следует сказать, но не следует даже доказывать, событием по своей значимости для народов СССР и для всех остальных народов сопоставимым с мировым потрясением 1917 года. «Событие» же –это не когда нечто меняется, исчезает или появляется впервые как то, чего раньше не было – но то в основе своей, что было и раньше, но оставалось не замечаемым, а теперь заявляет о себе и этого заявления больше уже невозможно не услышать. Но не понимать его в его действительном значении можно и потом. Поэтому вторым ключевым вопросом, кроме сущности Октябрьского переворота, для нас сейчас является вопрос о сущности побежденного народами СССР Германского фашизма, каким мы видели его со стороны, потом приближаясь, с боями, все ближе, и потом изнутри, внутри Рейхстага. То, что фашизм был повержен, продемонстрировало в первую очередь диаметральную противоположность направления развития двух обществ, и только во вторую очередь, только отсюда – историческую правду марксизма и неоспоримость преимущества народовластия над всеми формами власти капитала над трудом. Мы теперь получаем возможность соотнести учение Карла Маркса о принципиальном смысле народовластия с практикой народовластия, какой эта практика показала себя и в принятии решений – как победить? — и в выполнении их теми, кто сам шел в атаку или на смену на оборонный завод. «Обострение классовой борьбы» в годы первых пятилеток есть, по названным уже причинам, неоднозначное и даже противоречивое явление, но обострявшаяся с каждым прошедшим после 22 июня месяцем борьба всего Советского народа с посланными мировой системой империализма немецкими захватчиками есть явление имевшее совершенно однозначный смысл, и должно быть понято во всей полноте этого смысла. Мы платили за поставки союзников золотым запасом СССР, и не имели возможности его сберечь, но пережитое Советским народом именно в названном смысле, как осуществившееся на практике, как проступившее и ставшее явным и для наших друзей, и для наших врагов принципиальное преимущество человека Страны Советов над человеком капиталистического мира есть такой новый золотой запас, который не может быть никак растрачен – но преумножен может быть, и должен быть преумножен. Только сейчас, только отсюда нам становится ясен смысл слов Владимира Маяковского, когда-то выразившего свое интуитивное чувство того, что пережитые революционным народом страдания и подвиги простых людей есть нечто иное, чем все вместе взятые ценности капиталистического мира. Когда Маяковский упоминает жертв интервенции и гражданской войны и спрашивает – «Какими пудами какого золота// оплатите это, господин Пуанкаре?» — он уже понимает, что наше достояние может и должно измеряться чем-то иным. Годы Великой Отечественной войны подвели нас к пониманию, что же это такое – главное достояние Советского народа. И это – сам новый советский человек.
14. «Социализм», неустранимый из «национал-социализма», то есть социалистические идеи в идеологии и практике Третьего Рейха с его бесплатной медициной и бесплатными спортивными секциями для молодежи – и, к тому же, имевший свою предысторию в так называемом «государственном социализме» реакционного Бисмарка; годы тесного промышленного сотрудничества Гитлеровского режима со Сталинским СССР, да еще как только возможно широко объявлявшегося советскому народу все предвоенное время как не менее чем дружба; использование в СССР немецких фильмов и других форм «массовой культуры» как художественно убедительных и идеологически приемлемых образцов для создания возможностей культурного досуга советского человека; заостренность антикоммунистической риторики нацистов во время, когда риторика была им еще нужна, то есть до 1933 года, как направленной против коммунистов-евреев и коммунистического заговора как, в действительности, еврейского заговора против Германии; существование феномена «русского фашизма», идеологии некоторой части белоэммигрантов (в основном тех, кто отступили после поражения защитников царизма в Азию и Китай) при активном противодействии фашизму другой, и весьма значительной, части белоэммигрантов находившихся в Европе – и, отдельно от того, факт, что на стороне Гитлера в составе «Русской Освободительной Армии» воевало порядка одного миллиона выходцев из прежней России (сторонниками именно фашизма вовсе не являвшихся, но желавших бороться с большевиками), да и объявленные Гитлером его нации причины его решения напасть на СССР — уничтожение «еврейского строя» — поставили Советскую власть в 1945 году в крайне сложное идеологически положение.
15. Не будучи способной обсуждать перечисленные темы и не поставить тем самым уже сразу под сомнение легитимность Октябрьского переворота и, отдельно от того, социализма как справедливого и гуманного общественного строя, специфичного именно для Страны Советов, Советская власть в последние годы пребывания Сталина на посту руководителя Советского государства выбрала – акцентировать тему «нацизма» и замалчивать наличие других составляющих в идеологии Третьего Рейха.
16. Действительное различение между социальными практиками СССР и Третьего Рейха, показывающее, что это именно диаметрально противоположные общественные системы, должно быть сделано на основе цели и ценности «справедливости и счастья для всех» или «справедливости и счастья для избранных». Это различие не между коммунизмом и (национал)социализмом как целями общества, но простое различие между коммунизмом и иными целями.
Поскольку целью объявляется построение справедливого свободного и счастливого мира равенства и братства для всех, постольку темы отмены частной собственности на средства производства и запрещения эксплуатации человека человеком будут неустранимыми элементами программы: говорить об «счастье» это говорить об отсутствии принуждения, в том числе экономического, а говорить об «равенстве» это говорить о том, что один человек не работает на фабрике принадлежащей другому человеку. Потеря этнической принадлежностью полностью того значения для человеческой личности, которое корни и истоки в течении всей человеческой истории имели для людей, не предполагалась до отмирания государства – но не могла не предполагаться вместе с этим отмиранием. Идея коммунизма как неизбежного и не выбираемого никем конкретно итога исторического процесса именно снимает тему этнической принадлежности и «крови», и марксистский термин «снимает» означает, что имевшее смысл до того и игравшее известную и даже важную роль не имеет более места в составе нового целого. То есть, не конституируется в нем.
Напротив, вся идеология «высшей расы» есть понимание ее счастья как именно несчастья для всех остальных рас, которым в общем остается быть утешенными тем, что они служат, известно кому, и что они вообще живы. Тогда ясно, что не только средства производства принадлежат избранным, но и всякое вообще имущество «остальных» этим остальным никак не принадлежит. И этническое тогда становится больше чем только этническим, и должно обнаружить свой действительный тысячелетний, абсолютный смысл. Не «немецкий» проект Гитлера, но его «европейский» проект, когда в завоеванной Европе арийское меньшинство должно править остальными этносами, остающимися в своих административных границах и отчасти хотя бы возглавляемыми своими национальными элитами при неустранимом моральном преимуществе над любым из них не просто представителя арийской элиты, а именно всякого чистокровного арийца – чрезвычайно напоминает построенный ленинской гвардией большевиков СССР 1924 года. Просто замените «чистокровного арийца» на «верного сына ленинской партии» на момент, в который Иосифу Виссарионовичу Сталину все же удалось стать руководителем Страны Советов – и этот последний слишком уж часто окажется евреем, и даже скорее всего чистокровным.
17. Общество, имеющее коммунизм своей целью и рассматривающее построение социализма как этап, и общество, декларирующее своей целью построение социализма (в виде «социального государства» в том числе), есть совершенно разные и даже в точности противоположные явления. Неустранимость коммунистической идеи из идеологии СССР задавало для бесплатного высшего образования или бесплатной медицины для всех смысл этапов на пути окончательного устранения возможности одних людей властвовать над другими, а декларация задачи построения «все более социалистического» государства, когда сначала медицина, потом высшее образование и т.д. становятся бесплатны, как это было в гитлеровской Германии, есть реализация модели государства такого типа, когда элиты имеют все более отличающиеся от всего предоставляемого бесплатно потребности и сами все более радикально отличаются от получателей социальных благ и бесплатных услуг. Бесплатное образование тоже может быть принадлежностью бедных, и становящихся этим самым даже еще беднее; те, кто правит империалистическим миром, могут именно этим, именно предоставлением бедным отдельных бесплатных социальных возможностей, утверждать и для себя, и для этих бедных свое принципиальное преимущество и отличие. И выводить отсюда, что это есть исходные отличия, окончательно доказанные теперь. Бесплатное образование, бесплатное медицинское обслуживание, социальное обеспечение для всех могут предлагать и фактически внедрять именно те прошедшие дальше других представители империалистических элит, которые настолько утвердились в мысли, что они именно «не все», что полагают, что все предоставляемое ими «массам» закрепляет их собственное особое положение уже навсегда. Именно в этом смысле, а не обязательно только в смысле практик уничтожения «низших» рас, всякий капитализм движется к фашизму как законной власти одной – «высшей» – расы над теми, кому вполне можно оставить думать о себе что угодно и даже в этом поощрять, но кто оказывается по факту безликой расой потребителей чего дадут.
18. Война решила задачу единения жителей Советской России, даже на низовом уровне разделенных ранее на «служащих власти» (собственно, участвующих в ней) и «подчиняющихся» ей, то есть лишенных всякой возможности противостоять либо уклониться — на новой основе патриотизма, защиты Родины и готовности умереть за нее. Последний момент очень важен. «Перед смертью человек говорит правду», все были перед смертью, эта правда говорилась уже без особенной оглядки, даже оглядки на СМЕРШ, и это оказалась главным образом общая правда. Частью этой правды выступило обнаружение второстепенного характера этничности; только окоп или партизанский отряд могли так вырвать человека из прежнего этнического контекста семьи и привычного быта, и так сплавить его с боевыми товарищами, что этот опыт стал замечен, осознан, оценен. В частности, только в этих окопах было снято противоречие между евреями СССР и остальными жителями Страны Советов.
19. Великое событие Победы; необходимость залечивать раны и застраивать пустыри; задача восстановления промышленности и перевода ее на мирные рельсы; в чем-то даже более выматывающее, чем в часы военных испытаний, последовавшее за военным временем мирное напряжение народных сил, не оставлявшее общественному сознанию некоторое время даже шанса сосредоточиться на темах более отдаленного будущего – все это избавило Сталина от трудноосуществимой, на тот момент, задачи ответить на вопрос — где движение к коммунизму, где справедливое и счастливое общество? Будучи озвученным, и дальше еще обдуманным, этот вопрос был бы вопросом о том, как нам теперь лучше понимать движение и в чем, теперь – более детально, мы должны видеть этого будущего справедливого общества основу или суть?
Восстановить страну, одеть и обуть людей, установить народную власть в Восточной Европе, начать жить в новой ситуации «лагеря Социализма»; это все было нужно и сейчас мы должны продолжать – но я хочу обратить ваше внимание на то, что подобно тому как необходимость защищать социалистические достижения от фашистских захватчиков заставили каждого понять, в чем эти достижения прошлых десятилетий действительно состоят, новые страны народовластия дают нам новую власть над самой темой Будущего как коммунистического будущего всего мира. Война заставила нас отступить не только к самому сердцу Советской России, Москве, но и к самой сути Советской власти, власти свободного человека над внешними обстоятельствами и внутренними инстинктами, над страхом смерти в том числе. Возникновение лагеря Социализма позволяет нам значительно шагнуть вперед и увидеть Будущее, в его основе, как то, что окажется общим у свободных людей при всех различиях общественных практик и линий государственного строительства в каждой из теперь уже многих социалистических стран. Или История не движется к коммунистическому обществу как итогу общественного развития, или у нас есть теперь возможность увидеть элементы этого будущего итога как то, что есть новое в каждой стране Социализма, что возникло в каждом случае независимо, в специфических обстоятельствах и своим особенным путем – и при этом же есть узнаваемо одно.
20. Антиеврейское движение, затеянное Сталиным после войны, имело смысл вытеснения евреев из привилегированных культурных ниш, как например «врачей» и «ученых», которые они заняли воспользовавшись не просто отвержением Советской власти другими этносами, но собственно отвержением других этносов этой властью. Задачей Сталина тут было сдвинуть ситуацию к пропорциональной представленности евреев во всех профессиях и на всех уровнях социальной лестницы.
21. Война также дала толчок сталинскому возвращению к православию своей ранней юности и процедурно (через участие Церкви в патриотическом движении в годы войны) оформила это. Сталин не мог, по факту, объявить восстановление места Церкви в обществе как свое собственное решение – но он мог оставить все «как пошло», т.е. как пошло в войну. Эта тема крайне неоднозначна; не давая ее исчерпывающей оценки, я лишь подчеркну, что юный Джугашвили был учеником Духовной семинарии до того, как почти в столь же юном возрасте стал сторонником насильственного установления справедливости прямо уже на Земле, и что итог действительного дела всей его зрелой жизни был – ликвидация тяжелейших последствий этого фактически состоявшегося при его самом активном участии насильственного установления «справедливости».
22. Такая динамика событий привела сейчас, то есть после завершения эпохи Сталина, к тому, что мы получаем возможность начать отсчет действительного существования Советской власти – или же существования подлинной Советской власти, какой она могла бы быть, будь возможен мирный переход к ней в 1917 году и будь это действительным желанием и народа той России, и тех, кто взялся тогда от имени народа говорить о необходимости построения, совершенно во всем, нового мира в точности на месте мира старого. Слова «Интернационала» стоит продумать заново; когда говорится, что «Весь мир насилья мы разрушим, до основания – а затем// мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем», то энтузиазм шедших с этой песней вперед красных частей был не только воодушевлением и не просто был похож на опьяненность – но был сильнейшей сбитостью с толку и брался из двусмысленности слов, а именно слова «мир». «Мир насилия» это вся капиталистическая действительность новой индустриальной России начала ХХ века, которую ненавидели солдаты Революции, но «новый мир», о котором пели дальше, представлялся им мирным временем, то есть противопоставлялся времени насилия, а не насилию как таковому, и во многом совершавшееся тогда повсеместно жестокости совершалось теми, кто верил что они таким образом движутся ко времени добра и любви для всего человечества – которое ведь не может не прийти, хоть что ты делал, просто как не может остановиться само Время.
23. Сталин велик тем, что он вернул безнадежно потерянную политически ситуацию – а народы России в Великую Отечественную войну вернули понимание себя. Теперь мы, весь наш народ и его самая активная часть, и вы все сейчас кто присутствует в зале, находимся в ситуации, какой эта ситуация должна была бы быть в России на момент, который Карл Маркс одобрил бы как мирный переход к строительству социализма в России. То есть прошедшие между Октябрьской революцией и сегодняшним 1956 годом года трагедий и побед, блестящих государственных решений и глубоких просчетов нам следует считать одним затянувшимся 1917 годом, и если знать, как знаем мы сейчас, сколь многое должно было со всеми жившими в России царей произойти, не может показаться удивительным каким этот переходный год нам всем помнится долгим. Однако, у нас теперь есть все, чтоб сделать первый шаг в действительном движении к коммунизму, и учение Маркса показывает, что у нас не будет никаких задержек на пути, на который наша страна вступает теперь.
24. Позади нас страшная катастрофа, не до конца поправимые ошибки и такие потери в людях и хозяйстве, которые еще долго способны держать нас в бедности; при этом теперь есть и воля, и возможность начать действительное строительство того общества, обещанием которого народы России и были вовлечены в ловушку 1917 года, бывшей ловушкой «цели» (понимаемой нами всеми тогда лишь крайне противоречиво и туманно), якобы «оправдывающей средства» (также никому, даже самым убежденным врагам старого мира, не привидевшимся бы наперед в своих действительных страшных жесточайших подробностях). И мы начинаем это строительство; поскольку слово «социализм» было активно задействовано в сталинскую эпоху, назовем то что мы строим «развитой» социализм. Хотя исходя из всего вышесказанного следовало б определить его как «горький, но ясный».
25. Должна быть проведена проверка дел всех лиц, осужденных за антигосударственную деятельность. Являясь побочным результатом необъявленной войны Сталина с еврейской верхушкой партии, войны которая не просто касалась всей страны, но накрыла всю ее территорию, осуждение не могло ни определять реальную вину, если деятельность во вред Советскому государству имела место, ни успешно отставлять в сторону обвиненных ошибочно или оговоренных огульно. Масштаб трагедии, при которой погибли или находятся сейчас в заключении сотни тысяч на самом деле не совершивших преступлений людей, может находить свое объяснение только в трагических обстоятельствах Революции, во время которой 180 миллионов были намеренно или ненамеренно, но во всяком случае брутально обмануты в своих ожиданиях, использованы в совершенно чуждых им целях, принуждены убивать либо умирать.
26. Должно быть однозначно заявлено, что избежать такого количества невинно пострадавших в ходе направляемой, возглавленной – а до всего инициированной Сталиным после 1925 года регенерации самой уничтоженной ленинскими большевиками ткани общественного организма и самой возможности общественного сознания никакого пути не было. Случившимся в 1917 году Россия из «славянской души», собственно Славянки, какой ее знали все окружающие народы, была низвергнута до состояния именно организма, и организм этот еще только должен был вернуть себе способность сначала дышать, потом двигаться, потом действовать. Говорить «организм» это говорить в категориях клеток – но сказать следует именно то, что организм вообще не занят судьбой отдельных клеток, пытаясь восстановить органы и системы. Теперь наша страна вернулась в сознание, и сознание нашей страны состоит из обладающих сознательностью людей, и людей этих теперь мы можем и будем беречь. Советская власть должна взять сегодня на себя всю полноту ответственности за, теперь, реабилитацию тех, кто на самом деле был невиновен и за выплату возможных компенсаций живым из них – но мы так же должны прямо и открыто разъяснять причины произошедшего, то есть называть то, за что именно общество не могло заплатить меньше.
27. Расставаясь с частью наследия эпохи Сталина как с неизбежным тогда злом, мы должны хранить и приумножать то, чему народ и его лидеры в таких страданиях научились. Руководство страны должно бдительно следить, чтобы ни одна нация и ни один этнос ни в силу особой талантливости, ни в силу особой образованности, ни в силу особого желания управлять другими этносами и нациями, ни в силу совершенно особенной привязанности к своим и особой незаинтересованности ни в ком больше не продвигали этих «своих», которые в свою очередь еще подтягивают «своих» вверх по службе либо по дружбе. Советское государство только тогда будет иметь будущее, когда представителю любого этноса будет равно возможно названное продвижение в результате таких успехов в труде, которые брались бы из способностей раскрывшихся в служении всем, а не встающих результатом самососредоточения некоторых. И Советская власть не будет иметь оправдания если не будет жестко пресекать возможности представителям любого конкретного этноса собираться где-то всегда вдали от тяжелых, грязных и низкооплачиваемых занятий. По названным мною причинам мы в 1917 году и долго потом никак не могли иметь надежного иммунитета от таких перекосов. Никто не может обвинить Сталина в том что, покончив с монополией евреев на власть, он как-либо продвигал бы, да еще по всей стране, в руководители представителей народов его родного Кавказа. Мы теперь не отступим от этой линии, и самая грубая, самая начальная, я скажу так — рабочая приблизительность квоты присутствия представителей каждого конкретного этноса на привлекательных социальных ролях, пропорциональной демографической представленности в обществе — это не высокая плата за недопущение повторного возникновения ситуации (ясно понимавшейся в своей сути каждым и в любом уголке страны все годы начиная с 1917-го), за переломление которой весь советский народ заплатил такую большую цену.
28. Существование, теперь, стран Восточной Европы, с нашей помощью приступивших к строительству социализма, дает миру необходимый шанс равновесия и мира, и всем очень нужен этот шанс. Одиночество Советской России на мировой арене у капиталистов будило надежды напасть на нас и преуспеть в этом, а коммунистов толкало к поиску возможности экспорта Революции — не дожидаясь, пока она будет уничтожена где занялась. Довоенный мир, как это видно сейчас, был невозможен, был именно миром до Войны. Теперь со странами – бывшими союзниками в прошедшую войну у нас есть значительный опыт действий сообща для преодоления действительных мировых угроз, а с нашими новыми союзниками из Социалистического лагеря у нас открывается совершенно новая перспектива действовать сообща – и действовать так, чтоб показать всему остальному миру, каким и как живущим мы хотели бы видеть мир.
29. И главным в этом мире могло бы быть то, чтобы бы в нем было нечто, что всегда превыше интересов отдельных наций, даже и сохраняющих, каждая, свой особенный общественный уклад. И начать тут нам следует с того, что у нас самих будет нечто выше интересов всякого отдельного, для каждого из нас какого-то «своего», этноса. Поэтому мы будем поддерживать и продвигать всякого, кто ставит интересы общества и государства выше интересов своих соплеменников – и своих интересов также, и все время останавливать тех, кто пока еще ничего выше родства по крови и связей по родству не нашел. «Останавливать» в стране – и этими словами я подытожу нашу программу дальнейшей внутренней политики; и «останавливать» в мире — и это есть программа наших дальнейших внешнеполитических действий. В остальном же, как и учит Карл Маркс, наши шаги должны быть просто самым активным участием в самом мировом историческом процессе, в итоге которого победа коммунизма неизбежна.